Призрак из далекого прошлого

[Helgardh]

Ниже идет история, которая приключилась не то, чтобы только со мной - но это маленькая "городская" легенда, у которой множество очевидцев и подробностей. В том числе, краем ее коснулся и я, как собственно очевидец происходящего. Под катом - сама легенда, с большим экскурсом в "историю", как объяснение происходящему, насколько была возможность проследить истоки явления.

Предистория

Так уж получилось, что родом я из небольшого села, близ достаточно крупного города. Эдакая моя малая родина, на 5000 жителей. Хотя сейчас это даже не село, а поселок, но когда-то это было, скажем так, родовое гнездо рода поместных дворян еще Петровских времен. Если несколько откатиться в экскурс по истории - был такой древний род обрусевших немцев по фамилии Шернингер. Самим Петром первый из русских (хотя на тот момент еще не совсем русских) Шернингеров был выписан с целью развивать бомбардное дело и арифметику. Немец попался своеобразный, ему у нас зело понравилось, и даже после кончины Петра он, уже получивший на тот момент дворянство за многочисленные заслуги, остался в России. К сожалению, мне мало что известно о нем, но факт остается фактом. После окончания службы он приобрел небольшое имение, в некоторой удаленности от Петербурга, в небольшом селе Михайловском. Там же выстроил, с немецкой основательностью - усадьбу, которая, пусть и в перестроенном виде, сохранилась и до наших дней. Оброс потомством и практически двести лет его род управлял имением и селом, раскинувшимся вокруг.

Собственно, вокруг этой усадьбы и последнего представителя дворянского - именно дворянского, род жив до сих пор, но уже без титулов - рода и творится мистика. Его звали Клаус Шернингер, был он достаточно влиятельным человеком, к слову которого прислушивались городские чиновники, а окрестные помещики вообще его побаивались и стремились всячески угодить. Но так же он оставался, что называется, барином-самодуром. Именно таким, как принято описывать самодуров - мог с хохотом промчаться по ночному селу на тройке, не гнушался близкого знакомства с зеленым змием, и был очень охоч до всяческих извращенных забав и жестоких шуток. Перечислять их здесь было бы неуместно, поэтому остановлюсь на одной - Клаус содержал при усадьбе медведя, которого в шутку натравливал на неугодных ему гостей, а иногда и на угодных, просто чтобы позлить и попугать собеседника.

Однажды к нему в гости приехал его дальний родственник, Дмитрий Дубцов, тоже из помещиков, но более мелких. Занимался он в первую очередь, лесом и всем, с ним связанным. Нельзя сказать, что они были очень и очень угодны друг другу, но явной вражды не было - наоборот, вроде бы как хлебосольничали, ездили друг к другу в гости.

И вот однажды Дмитрий приехал к Шернингеру, и тот, в шутку, запер его в одной комнате с медведем. Если бы Дмитрий в тот день взял с собой пистолеты, с которыми по привычке общения с лесными людьми не расставался - наша эзотерическая история тут бы и закончилась, или была бы совсем не эзотеричной. Но медведь, к сожалению, Дмитрия порвал. Насмерть. Клаус этого совершенно не ожидал, и как-то даже не думал, что может закончиться так - но что-либо менять было поздно. Смерть, жестокая, кровавая уже случилась. Шернингер, собственно, и не горевал. Но медведя застрелил прямо над трупом Дмитрия, несколько ужаснувшись содеянному, фактически, собственных рук.

Но с тех самых пор с усадьбой творится разнообразная чертовщина. До сих пор, и вряд ли сможет уже закончится, поскольку Клаус спустя некоторое время бросил поместье и подался в город, а уж куда дальше - я не знаю. Но вернемся к его, фактически, прямому наследию.

Собственно, здесь и начинается именно эзотерика и необъяснимое. Хотя, собственно, необъяснимого тут ничего нет - неотмщенный дух убитого насильственной смертью, никак не может успокоиться. Но проявления его ужасны.

Читать дальше

История, которую я слышал множество раз, хранит даже самое начало чудовищных событий - через некоторое время после смерти Дмитрия на цветнике перед домом начал появляться след медвежьей лапы, у самых окон барина, словно ночью кто-то подходил и заглядывал в окно. Этот след, надо сказать, переодически - нечасто, но регулярно - проявляется и до сих пор, едва заметный, но его даже фотографировали несколько раз.

Дальше - больше. Слуги множество раз слышали, как кто-то ходит вокруг усадьбы со словами "Миша, Миша, не играй/не балуй". Да и вообще - ночные обходы усадьбы в поисках - то ли входа, то ли еще чего, кто-то совершал регулярно. Животные, и до этого не особо жаловавшие жизнь в усадьбе, разбежались кто-куда.
Отдельно стоит упомянуть невесту Дмитрия, Юлию. Она - а ведь Клаус вовсе не сообщал куда-либо о происшедшем - прибыла в поместье, но через день пропала. То ли Клаус не погнушался поднять руку на девушку, то ли еще чего - но говорят, ее видели бегущей по барскому саду, куда-то, или, может, от кого-то.
Вообще с барским садом - а он у нас несколько квадратных километров - связано опять же множество неприятных историй. Например, регулярно там пропадал домашний скот, там, несмотря на небольшие размеры, люди, бывало, теряли дорогу домой, а по ночам оттуда иногда слышится звериный рев.
Больше всего Клауса напугало то, что, вместо своего отражения в зеркалах он видел страшную, полу-медвежью, полу-человеческую морду, которая яростно скалилась ему. А после возлияний на шее у него появлялись синяки, в виде отпечатков когда человеческой руки, а когда и медвежьей лапы. В конце-концов, барин не выдержал вкупе всего - необъяснимо погибшего ключника, похожего на самого барина, медвежьих следов, пса, яростно кидавшегося на угол в спальне с диким лаем, регулярно появлявшихся свежих царапин на паркете - как будто по нему ходил кто-то очень когтистый. Он сбежал в город, и усадьба пол-века пустовала, никто не хотел даже близко подходить, а потом случилась революция, и стало как-то не до помещиков.
В советские времена призрак, которого регулярно пытались искоренять как предрассудок, утих, но по поселку периодчески ходили слухи о изодранных в клочья документах - усадьбу превратили в сельсовет, и прочих вещах.
Впрочем, если рассказывать все - наберется на вполне серьезную книгу, поэтому я остановлюсь на событиях, участником которых оказался лично я.

В период моей юности, вместо того, чтобы проверять свою смелость на кладбище, несколько парней ходили проводить ночь на заднем дворе усадьбы, рядом с неотреставрированным танцевальным залом. На фотографии выше он в левом углу, почти незаметный - его не фотографируют, поскольку выглядит он ужасно, а отреставрировать его уже зареклись, поскольку некая сила регулярно оставляет следы-порезы на строй-материале, крошит кирпич. А реставраторы спиваются в течение трех суток, от того, что им кажется присутствие чего-то или кого-то, большого и шумного. Так вот, зал плотно заколочен, и доступа туда нет. А вот около черного входа в усадьбу и сидели летними ночами на спор.

Я тоже спорил - и тоже был там. И там было страшно. Липкий, промозглый страх, проникающий в самую душу, все увеличивающийся по мере того, как звезды скрываются под пеленой туч, и замирают кузнечики. Силуэты корявых лип, кажущихся чудовищами, пронзительный свист ветра, грозный шелест листьев, искренне недоумевающих, почему кто-то добровольно подвергает свою жизнь опасности. Ломающий любые самоувещевания страх, впивающийся тебе в сердце холодными клыками. Особенно невыносимо становится, когда стихает и ветер, и шум - и становится ясно слышен скрип половиц в зале, проминающихся под кем-то большим и тяжелым, мрачное рычание кого-то невидимого, бродившего по зданию, отзвук голоса, то яростного, то усталого. Неясные звуки, которые, кажется, окружают тебя - то они звучат в здании, то - где-то совсем-совсем рядом. До сих пор, бывает, вспоминаю с дрожью, как ночной дождь выхватил из темноты неясные силуэты, обрисовывая их калями воды - совсем неподалеку от меня.

Надо отдать должное - в ту ночь меня никто не тронул. Хотя присутствие кого-то рядом было невыносимым. Позже, намного позже, мне довелось стать свидетелем гораздо более страшного события - пусть и отдаленным, не прямым участником. И я безумно рад этому, на самом деле.

Клаус Шернингер был человеком крупным, темноволосым и мрачным. Рост выше среднего, подбородок квадратный, черты лица - прямые, грубые. Я описываю его по той причине, что все, кто хоть как-то подходили под это описание, опасались ходить мимо усадьбы, особенно ночью - взрослых, сильных мужчин охватывала необъяснимая паника, им казалось, что кто-то идет за ними совсем не с благими намереньями.
Тем не менее, люди редко прислушиваются к чужим советам. У меня был знакомый, по имени Николай - бывший подводник, человек смелый, решительный - но как нельзя лучше подходящий под вышеупомянутое описание. После его возвращения с флота, он, однажды, будучи в подпитии, так же, на спор, взялся войти ночью в здание сельсовета - бывшей усадьбы.

Я видел, как он входил. Старая, деревянная дверь(которую сменили только после тех событий), не смогла задержать бравого морфлотовца - и он, помахав нам рукой, оказался внутри. Мы подошли ближе, и было слышно, как он движется по зданию... но через некоторое время звук его шагов стал перекрываться звуком движения кого-то еще. И, кажется, на втором этаже - мы так и не решились что-либо предпринять, стояли как впопанные, даже сердце билось тихо-тихо - звук шагов Николая и скрип половиц пола второго этажа встретились. Дальнейшее я помню, как в тумане - раздался крик, жуткий, вытягивающий тепло, долго отдавался эхом в приусадебном парке. Человеческий голос, неразборчивый, но громкий... Я не знаю, что он увидел внутри - но он спустился вниз практически седой в свои двадцать с небольшим лет, и безумный. Даже не спустился - он вылетел сквозь дверь и распластался на дорожке, уперевшись в небо невидящими глазами, в которых все еще стояло то, чему он стал очевидцем. Несколько дней он пребывал в беспамятстве - кому-то грозил и умолял одновременно, - но постепенно рассудок вернулся к нему. Он ничего не помнил, но любая попытка вернутся к тому, с чем он столкнулся в здании, вызывала у него приступ неописуемого ужаса.

Разумеется, власти списали причинение вреда имуществу сельсовета(двери) на Колю, объявив все произошедшее не более, чем приступом белой горячки. Дверь поставили новую, металлическую, но все равно - охотников повторить ночной штурм усадьбы уже не найти.

Необъяснимое живет практически в километре от моего дома. Оно все так же звучит по ночам, все так же оставляет следы внутри и снаружи. И, мне кажется, вряд ли уже что-то можно изменить. Истерзанная душа человека и животного так и будет томиться в рамках нашего мира, отбивая у ночных авантюристов желание побродить рядом со старым барским домом.